Описание снов — такая несусветная муть, а тем временем они сами решают, в каких ощущениях ты проснёшься наутро.
Не прошло и двух недель после того пред-выздоровительного сна про колоссальное колизееподобное общежитие, уходящее куда-то в небосвод и с огромными колонными залами для поселившихся туда студентов. Как этой ночью я оказалась в Марьино, в доме моего первого сексуального партнёра.
Это был полностью, аж до нутра, до подвала развороченный дом, словно вскопанный до подземных ходов муравейник. И я шла — точнее, поднималась — на его этаж по лохмотьям чёрной арматуры, слабо объясняясь перед жителями то одной, то другой лестничной площадки.
А на своём этаже в своей квартире жил он. Только его квартира тоже была колоссальным залом, уходящим бесконечно высоко. И двигался он там по точно таким же прутьям арматуры, хаотично переплетённым между собой. Я вошла и подошла к нему совсем близко. Он реставрировал фрески, которыми были покрыты стены этого колоссального помещения. Он был в хорошей коричневой кожаной куртке, смеси чего-то олдскульно-лётного и косухи, в хорошем свитере, и даже пахло от него хорошим парфюмом. И в своей старой кепке, которая во сне — в отличие от прекрасной куртки, эстетского свитера чуть ли не от Lacoste и парфюма, слабо, но отчётливо пахла чем-то тухлым. Он узнал меня и обнял меня, и я видела его грустное усталое лицо близко-близко. И смотрела в него, в глаза, и меня заполняла такая сильная неприязнь, тугая, тяжело дышащая горечь-ненависть. Как он смел смотреть на меня так грустно. Как он вообще смел меня обнимать, как смел спрашивать, как у меня дела. Я была рада, что он реставрирует эти фрески — этому человеку полезно заниматься такими вещами. Но он не имел права интересоваться моей жизнью. Не ему тут задавать вопросы, это я пришла, чтобы посмотреть на него. Уже спустя шесть лет после его выебонов, после моей зависимости, после его шуточек и моей бесконечной неестественной, нездоровой готовности вестись, вестись, вестись. Я проснулась и поняла, что так ничего и не знаю. Я даже не знаю, жив ли он сейчас. Я так надеялась, что окончательно убедилась, что он жив, что смерть не избавила его от тяжести его существования — и вот, проснувшись, понимаю, что это была фикция. Что я зря лезла по арматуре, что гарантированно жив он только во сне, а наяву — я так до сих пор и не знаю. И мне всё равно придётся это выяснять. Потому что я хочу, чтобы он жил. Чтобы каждый день просыпался, не прощённый и окружённый призраками прошлого. А не тихо и спокойно почивал где-нибудь в земле.