Завели в доме вот такую доску-канбан со сделанным, несделанным и запланированным.
Темнеет сейчас уже часам к четырём пополудни. И — как ни претенциозно это звучит — мне очень сильно не хватает сейчас ранних промозглых вечеров и тёмных ноябрьских утр в собственном Жулебино.
Так сильно хочется оказаться на сонной промозглой остановке. В толстой куртке, капюшон которой мешает смотреть по сторонам. Руки мёрзнут, взгляд направлен в себя. В спину тебе светит блёклая «Пятёрочка» или подавленный своей местечковой ответственностью «Перекрёсток». Ты доверяешь себя промозглому автобусу, который должен сквозь сплошные мёрзлые чернила окружающей среды, как в анабиозе, доставить тебя к метро Выхино. За окном мелькают контуры строек и хижин с проезжей части. Автобусные остановки — как маленькие скудные планетки, скупо распределённые в межзвёздной ночи.
У меня отсутствуют способы рационализации, мне нечем это желание объяснить или даже оправдать. Мне просто хочется тех ощущений. Возможно, я просто до боли хочу обратно в свой четвёртый курс, в какие-то пересдачи, в старый учебный корпус. В комнату, где поздно ночью играет the Rasmus, которым ты всё-таки веришь и которые высекают искру, всё ещё способны её высечь. И холодный воздух из приоткрытой скрипящей форточки — смешивается с их песнями и становится особенным, а не обычным.
Тогда ещё. В тогда. В то время. Возможно, мне просто отчаянно не хватает моих двадцати-двадцати двух лет.
А в этой стране мне что делать?
Я озираюсь. У меня достаточно внутренней цельности и почвы под ногами, чтобы знать, кто я и чего я хочу. Если некий обобщённый кейс, делящийся на отдельные кейсы разной направленности.
Вспомнить, пойти на контемпорари или на джаз-модерн. Надолго пойти, вложиться в это.
Леттеринг и каллиграфия — тоже вложиться и надолго.
Нидерландский язык, потому что я хочу, чтобы в Германии это было моей дополнительной сильной стороной.
Выйти из академа и закончить универ (где-то через годик, наверное). Потом, дальше, в послепослеперспективе — решить, надо ли мне диссертацию.
Определиться с преподаванием. Причём, чтобы закончить универ, мне необходимо вспомнить весь чешский. В итоге, по идее, и преподавать я должна чешский. Просто потому что это самый естественный путь из точки А в точку Б. А это означает, что кроме вытягивания собственного В1 мне нужно разработать некие уроки для совсем начинающих. Такие, чтобы люди меня поняли и чтобы нам была друг от друга польза.
Пойти на стрельбу. Вообще очень желательно освоить как огнестрельное оружие, так и лучную стрельбу какую-нибудь. Но огнестрельное в приоритете.
И ещё, года через полтора-два — решить для себя, хочу ли я реанимировать школьные знания испанского и латынь.
Беспокоит ли меня это, оставляет ли чувство незавершённости.
И поступить соответствующим образом, когда\если немецкий с голландским будут уже более-менее в форме.
Помня при этом, что все эти романские заморочки с латынью и испанским — для Германии баловство.
Но леттеринг и контемпорари-денс — тоже баловство, только вот душевное равновесие очень уж от них зависит. Кроме того: где леттеринг — там и средневековые почерки, а где они — там и латынь. Где латынь — там, по асссоциации, испанский... Связь есть, хоть и не очевидная на первый взгляд. Выходит, так или иначе, мыслями меня туда уносить будет. Выходит, эта беспокойная красная точка останется, и однажды потребует своего.
Убойные стаканы для кофе в Алексе :з Фарфоровые, с имитацией картонных. Новый пункт «Надо сделать» на канбане.
Темнеет сейчас уже часам к четырём пополудни. И — как ни претенциозно это звучит — мне очень сильно не хватает сейчас ранних промозглых вечеров и тёмных ноябрьских утр в собственном Жулебино.
Так сильно хочется оказаться на сонной промозглой остановке. В толстой куртке, капюшон которой мешает смотреть по сторонам. Руки мёрзнут, взгляд направлен в себя. В спину тебе светит блёклая «Пятёрочка» или подавленный своей местечковой ответственностью «Перекрёсток». Ты доверяешь себя промозглому автобусу, который должен сквозь сплошные мёрзлые чернила окружающей среды, как в анабиозе, доставить тебя к метро Выхино. За окном мелькают контуры строек и хижин с проезжей части. Автобусные остановки — как маленькие скудные планетки, скупо распределённые в межзвёздной ночи.
У меня отсутствуют способы рационализации, мне нечем это желание объяснить или даже оправдать. Мне просто хочется тех ощущений. Возможно, я просто до боли хочу обратно в свой четвёртый курс, в какие-то пересдачи, в старый учебный корпус. В комнату, где поздно ночью играет the Rasmus, которым ты всё-таки веришь и которые высекают искру, всё ещё способны её высечь. И холодный воздух из приоткрытой скрипящей форточки — смешивается с их песнями и становится особенным, а не обычным.
Тогда ещё. В тогда. В то время. Возможно, мне просто отчаянно не хватает моих двадцати-двадцати двух лет.
А в этой стране мне что делать?
Я озираюсь. У меня достаточно внутренней цельности и почвы под ногами, чтобы знать, кто я и чего я хочу. Если некий обобщённый кейс, делящийся на отдельные кейсы разной направленности.
Вспомнить, пойти на контемпорари или на джаз-модерн. Надолго пойти, вложиться в это.
Леттеринг и каллиграфия — тоже вложиться и надолго.
Нидерландский язык, потому что я хочу, чтобы в Германии это было моей дополнительной сильной стороной.
Выйти из академа и закончить универ (где-то через годик, наверное). Потом, дальше, в послепослеперспективе — решить, надо ли мне диссертацию.
Определиться с преподаванием. Причём, чтобы закончить универ, мне необходимо вспомнить весь чешский. В итоге, по идее, и преподавать я должна чешский. Просто потому что это самый естественный путь из точки А в точку Б. А это означает, что кроме вытягивания собственного В1 мне нужно разработать некие уроки для совсем начинающих. Такие, чтобы люди меня поняли и чтобы нам была друг от друга польза.
Пойти на стрельбу. Вообще очень желательно освоить как огнестрельное оружие, так и лучную стрельбу какую-нибудь. Но огнестрельное в приоритете.
И ещё, года через полтора-два — решить для себя, хочу ли я реанимировать школьные знания испанского и латынь.
Беспокоит ли меня это, оставляет ли чувство незавершённости.
И поступить соответствующим образом, когда\если немецкий с голландским будут уже более-менее в форме.
Помня при этом, что все эти романские заморочки с латынью и испанским — для Германии баловство.
Но леттеринг и контемпорари-денс — тоже баловство, только вот душевное равновесие очень уж от них зависит. Кроме того: где леттеринг — там и средневековые почерки, а где они — там и латынь. Где латынь — там, по асссоциации, испанский... Связь есть, хоть и не очевидная на первый взгляд. Выходит, так или иначе, мыслями меня туда уносить будет. Выходит, эта беспокойная красная точка останется, и однажды потребует своего.
Убойные стаканы для кофе в Алексе :з Фарфоровые, с имитацией картонных. Новый пункт «Надо сделать» на канбане.
Кажется, будто вернулся в седьмой класс и играешь в «Сотку» на перемене :з
